Лесная газета

Растительный вестник
vk.com/ohne­pflanzengeh­tesnicht

Мир огромен, а мы малы. Мир живёт тысячи лет, а мы только появились на свет. Прежде чем мы открыли глаза и посмотрели вокруг — шелестели они.

Мы только появились на свет. Мы не понимаем, где мы оказались. Роза, акация, уколите нас своим шипом! Чтобы мы хоть что-то почувствовали. Крапива, обожги наши ладони! Может быть, мы что-то поймём.

Мы открыли глаза и обнаружили себя. Мы встали на ноги. Мы вертим головой. Мы — форма жизни, мы точка времени. Мы вдыхаем заботливо и равнодушно оставленный ими кислород. Мы плывём, они — разрастаются. Для нас есть время, для них — пространство. Они — вестники соседнего мира, запечатанные в янтаре.

Илл. 1

Мы начинаем всматриваться и различать. Это мы, а это уже не мы. Мы различаем части мира. Мы узнаём объекты. Мы даём дефиниции. Объекты спорят. Объекты дополняют друг друга. Объекты обсуждают объекты. Объекты — это не растения. Мы входим в лес.

Мы хотим пробиться через их молчаливое бытие. Мы хотим понять. Мы начинаем говорить. Мы задаём вопросы, но наш язык крошится на части и осыпается. Мы говорим:

— Дорогие Растения! Мы здесь. Мы очень вам рады. Мы хотим вас узнать. Мы хотим понять вас и прикоснуться к вашему бытию. Растения, вы слышите нас?

Растения отвечают:

— 



Мы просыпаемся. Мы открываем глаза и обнаруживаем себя. Мы идём в ванную и чистим зубы. Мы смотрим и видим рябь. Мы видим: линии, палки, точки, пятна. Объекты сломались. Контуры разомкнулись и цвета поплыли, как облака. На этом месте когда-то было то, что мы называли лицом, что такое — лицом? Мы видим: карий кружок. Мы видим: грозовая тучка. Мы видим: прожилки и туманности. Куда нам смотреть сначала? Куда потом? Что такое сначала и что такое потом? Силы оставили нас. Наша архитектура обрушивается вниз. Нас тянет к земле. Роза, акация, уколите нас отравленным веретеном, подкрепите нас яблоками: мы изнемогаем от всего.

Илл. 2

Сто, двести, тысячу лет назад выходила девица зегзицею незнаемой, плакала, пела, щебетала, клонилась к озеру яблонькой; шелестела. Мы выходим к озеру и видим рябь. Растения, помогите нам. Мы растеряны. Мы крошимся на части и осыпаемся. Мы входим в лес. В молчании стоим мы посреди леса, и растения созерцают нас. Части того, что мы не умеем высказать, принимают форму рябины, ивы, яблони, акации, розы.

Мы говорим:

— 

Растения отвечают:

— 



Мы просыпаемся.

Сегодня мы вернулись к себе. Мы проснулись в своей постели. Клён шумит за нашим окном. Мы лежим и шевелим пальцами руки, и смотрим на то, как она нам послушна. Внутри нас стучит сердце и шумит кровь. Мы слышим вдох, потом слышим выдох. Мы очень довольны. Как же мы не понимали раньше, что мы — это и есть мир, он огромен, а мы малы, но мы внутри мира. Но мир — это не только мы. Есть объекты и формы жизни; есть кузнечик и косиножка, есть жух и птица-ножовка, есть собака и крапива, есть акация и роза.

Илл. 3

Мы малая форма жизни и малая часть мира. Мы твёрдо стоим на земле обеими ногами и не проваливаемся под неё. Мы присматриваемся к другим формам жизни. Кто они? или что они? как и чем они живут? что делают? о чём шелестят? Может ли наш глаз уловить их настоящие очертания? В силах ли наша речь побудить их дать нам ответ, и сможем ли мы его услышать?

Мы — Растительный Вестник.

Мы входим в лес и замираем. Мы говорим:

— Здравствуйте, дорогие Растения! Здравствуйте, дорогая Акация! Здравствуйте, дорогая Роза!

И замолкаем, потому что так много уже сказано о нас; теперь пусть говорят они.

vk.com/ohnepflanzengehtesnicht

Растительный Вестник благодарит Наташу Тыш и Ивана Чирика

31 мая
дневник Генри Торо

Однажды я сжег лес. В один из апрельских дней мы с компаньоном надумали отправиться в лодочный поход к истокам реки Конкорд, собираясь ночевать на берегу или в одной из ближайших таверн или ферм и добывать себе пропитание прямо из воды (в индейском духе) благодаря захваченному с собой рыболовному снаряжению. По дороге к реке мы приобрели у сапожника забытые нами спички. Хоть это и было самой ранней весной, дождей выпало немного, и вода в реке стояла низко, так что нам удалось наловить достаточно рыбы для ужина еще даже не миновав города; на берегу пруда Фейрхэвен мы собрались её приготовить. Земля была необычайно сухой, и наш костер, устроенный вдали от деревьев в солнечной ложбине меж холмов к востоку от пруда, внезапно перекинулся на прошлогодний сухостой вокруг полого пня, в котором мы его разожгли. Сначала мы бросились тушить огонь голыми руками, затем взятым из лодки веслом, но всего лишь через несколько минут любые наши усилия стали напрасны; начавшийся на склоне холма пожар стремительно распространялся вверх по высокой, сухой, плотной траве и кустарникам.

«Ну, и где же он остановится?», спросил мой компаньон. На мой взгляд, пожар должен был бы упереться в ручей Уэлмидоу, но мог бы и перекинуться через него на городскую сторону. «Он направится к городу», ответил я. Пока мой компаньон возвращался лодкой по реке, я устремился через лес чтобы предупредить землевладельцев и поднять город. Пожар уже разошелся на сотню ярдов во все стороны и неостановимо рвался, яростно шумя, к лесу. Пламя прокладывало свой путь с неутолимым голодом, и мы чувствовали, что не имеем уже никакой власти над дьявольским порождением, которому дали жизнь. Мы уже разжигали множество костров в лесу, сжигая траву вокруг, но никогда не было ничего подобного тому, что происходило в этот раз.

Я бежал через лес к городу и видел дым над деревьями позади меня, свидетельствующий о разрастании пожара. Первый фермер, которого я встретил, выбежав из леса, не слезая с телеги спросил меня про дым. Я все рассказал. «Ну», ответил он, «не моя забота», и двинулся дальше. Вторым оказался землевладелец, и вместе с ним мы бросились назад к лесу. Я отбегал уже две мили к тому моменту. Когда мы приблизились к пламени, то встретили лесоруба с заготовок, малоотважного мужчину, бросившегося наутек от огня вместе со своим топором. Фермер отправился назад за подмогой. Я же, изможденный бегом, остался. Что я мог в одиночку сделать с полумилей огня?

Я медленно пошел через лес к фейрхэвенскому утесу, забрался на самую высокую скалу и приготовился наблюдать за пожаром, который стремительно приближался ко мне, преодолев уже милю от того места, где мы разожгли костер. Стали слышны далекие тревожные удары колокола, и я понял, что весь город сейчас на пути к месту событий. До сих пор я чувствовал себя преступником, — ничего, кроме вины и сожаления. Но теперь я смог быстро справиться со своими переживаниями. Я сказал себе: «Кто эти люди, названные владельцами лесных угодий, и какое мне до них дело? Я сжег лес, но совершенно ненамеренно, и чем тогда мои действия отличаются от начинающего пожар удара молнии? Пламя просто поглощает свою добычу». (С того дня и до нынешнего произошедшее тревожило меня не больше, чем если бы случилось от удара молнии. Заурядность нашей рыбалки сильнее беспокоила меня и беспокоит до сих пор.) Обеспечив мир в своей душе, я стоял и смотрел на наступающее пламя. Это было величественное зрелище, предназначавшееся для меня одного. Огонь подобрался к подножию утеса и набросился на его склоны. Белки бежали перед ним в слепой спешке, и три голубки сгинули среди дыма. Сосны вспыхивали целиком, будто снизу доверху обсыпанные порохом.

Оказавшись почти окружен огнем, я отступил и присоединился к прибывающим из города силам. Через несколько часов мы смогли усмирить очаги пожара, окопав их мотыгами и лопатами и пустив обратную паль. Среди прочего я видел первого встреченного мною фермера, того, что безразлично отвернулся, сказав, что это не его дело, теперь отчаянно пытающегося спасти свою заготовленную древесину, свою заботу, на которую огонь в конце концов покусился и которую он поглотил.

Сгорело больше ста акров молодого леса. Когда позже я вернулся домой, с другими горожанами, я не мог не заметить, что толпа, столь охотно обвинявшая того, кто устроил поджег, совсем не сочувствовала владельцам лесных угодий, а скорее испытывала большое воодушевление и была благодарна представившейся возможности поупражняться; и лишь полдюжины так называемых землевладельцев выглядели опечаленно и угрюмо, но я знал, что лес для меня значимее и знакомее, чем для любого из них, и моё чувство утраты превосходит любую их печаль. Фермер, которого я первым привел к лесу, был вынужден спросить меня о кратчайшем пути назад, несмотря на то, что находился на собственной земле. Почему же тогда полдюжины владельцев и те несколько душ, что устроили пожар, должны печалиться о потере леса, когда весь остальной город так воодушевлен? Некоторые из лендлордов, впрочем, смогли достойно справиться со своей потерей, тогда как другие за моей спиной объявили меня «проклятым негодяем»; ну а пара ворчунов впоследствии годами из укромных углов кудахтали мне вслед, как старые надоедливые петухи, про «сожжённый лес». Никому из них мне нечего и незачем было сказать. Топка локомотива с тех пор сожгла почти столько же леса, если не больше, и в какой-то степени вытеснила воспоминания о том пожаре. Много времени спустя я удивлялся, почему спички и дерево могут соседствовать рядом, а мир при этом не пожираем пламенем; почему дома, согреваемые очагом, не сгорают тотчас же; как будто пламя не всегда так голодно, как в тот раз, когда я пробудил его. Это удивление моментально унесло и беспокойство о землевладельцах, и моё чувство вины, — если эта вина когда-либо и существовала, — и направило моё внимание на сам феномен, побудило выудить из него всё, что только можно. Если честно, я ощутил легкий стыд, когда понял, какими обыденными в момент пожара были мои переживания, ничем не отличавшиеся от тех, что захватили моих горожан.

Ночью я шел сквозь лес и смотрел, как он догорает, некоторые стволы продолжали полыхать во тьме среди черной пустоши; уже глубокой ночью я проложил путь к тому месту, где был разожжен огонь и обнаружил вполне прожаренную рыбу в сгоревшей траве.

Комментарий

Я хочу чем-то поделиться. Возможно, я поставил себе неправильную задачу.

«Что такое природа?» — и вот я оказался в последовательности озарений, позиций, образов, которую до меня проходили многие, которая наделяет разными волнующими штучками, и в которой, как выяснилось, самое лучшее то, что рано или поздно она неизбежно должна закончиться.

Я говорю о своих предыдущих публикациях в Лесной газете, которые проложили вектор от бестелесного познающего, занятого раздачей слов, к неразделяемому восторгу поэтической вовлеченности. Инерционность и замкнутость этого вектора исчерпывающе демонстрирует этот перевод из дневника Генри Дэвида Торо, которого я так ценю, и который проклинает меня моей же любовью. Не знаю, мог ли именно я проскочить мимо этой западни, но, надеюсь, её давление не помешает следующим выпускам ЛГ заниматься своими другими вещами.

Сейчас я бы спросил: «Как делать природное?», и спросил бы не только наш человеческий выводок, но и всех остальных тоже — травы, рисунки, птиц, фреймворки — ведь им тоже никто не обещал удачу в этом занятии. К счастью, этому вопросу не нужно никакое особое место в верстке или иерархии заголовков ЛГ.

Илья Долгов

Punch-drunk affect / Аффект, сбивающий с ног
Саша Зубрицкая

Спутанность ---> пружина:
fight or flight.
Засада; прицел.
Гид по завтрашним
узлам. Глаз-крючок.
Объект — ключ. Код от сейфа, оккупированный каменным младенцем: то ли гробница, то ли манифест.
Хроники запертого аффекта, аффекта, не получающего ход. Переполненный, живой фонтан моего желания обтянут сигнальной лентой, светофоры на горизонте краснее моих щёк и похвы (языки — это тоже kink).
Выберите все фотографии на которых время слиплось (сверх-нетекучесть).
(Edging zone).
На насмешки и наблюдения способна даже обувь аффектированного: и тапкам ясно, что я на краю.

Взрослое платье кукольной поэзии
Жанна Долгова

Эти трое розово-золотые и белые

И на окне тоже розовый свет

В маленьком кукольном доме для кукол-кактусов

На входе к ним на двери зелёная рыбка-наклейка

Свет объёмный и полный, густой и холодно-розовый

На кизиловое варенье с золотой ложкой похож

И сообщения подружки звенят, как ложки о стакан

Катятся мне в ладоши, входят в глаза, щекоча ресницы, и в рот

Объёмными звуками наполняя сухие края кожицы уголков рта

Свет дрожит, увиваясь за мной, на другом окне я опять его встречу

В розово-зелёных лампах огородницы

О чём они могли говорить, о следах и запахе буро-красного нектарина

О том, что чашка несколько сдвинута

О чувстве гладкости и намокания

О том, что обе они, ребристые, неуловимо застыли лепестками

Одна из них выглядывает, утопленная в пустое дно

Две абрикосовые косточки утешает

Одна поёт другая ноет и не знает, что за стеклом холодно опять

Листочки бумаги спят и я слышу: добро пожаловать...

Тонкая плоская, четырёхугольная, сумрачная комната

где цветочки спят

Над слёзной костью моя выемка, касаюсь её фломастером, я касаюсь своего подбородка, нажимаю, нахожу в нём щель

Пушистый дым в ночном парке, в Центральном саду-парке, где она забыла свой рюкзак

Она покидает автобус

мчится за угол

и выходит

Сирень завяла в вазе, вода жёлтая, листья завились, она покупает пион, погружает в него пальцы, бархатистая голова

Над слёзной костью ещё два протока водяные

вливаются в ухо, я жду наклон, мои волосы, как пион, мокрыми гроздьями над ушами, детское место

Изгоняет воду, сирень все ещё пахнет, хоть кончики и сожжены

сращена рыхлой и плотной была

Cтенка вазы мутнеет, пион теряет воду на столе кроме краёв,

постепенно увеличивается, когда попадает в воду, резко изгибается и спускается

Опускание кожи лба

Натяжение тебя на полу, помытом девочкой до того, как они пришли

Мальчик трогает яблоко, сидя в центре палисадника ненаходимом

Рука протягивает яблоко, рот открывается, откусывает с наклейкой

Яблоко немытое

Какао и печенье и конфеты и груша на земле с кусками травы бьющими

Она читает

Звуки звучат из рта

Рот мокрый, губы в помаде, зубы касаются губ, зажимают

Она отпускает 《а》

Говорит

Моей

Моей?

Вопросительно

Держит бумагу

Ветки касаются

Лилия высохла оскалилась

Она делается лицом как у рыси

Кисточки оскала в розовом свете

Она бросает

Конфету сгрызают, когда было темно

Палисадник захвачен, остается чуть чуть

Тропа-кисточка из болота

Что вы поняли

Что такое

Как

Дикие мальчики ей отвечают

Клык вонзается в яблочко

Сумка пустеет

Лось прочищает глотку розовой ниткой

Голая утопает в болоте

Ветка вонзается в куртку

Она курит, она читает

Решётка сада скрывает происходящее

Движение руки

Сумка пустеет

Губы хватают горло

Он уходит, как тающее тёплое мороженое не покидает глотки

Место пустеет

Тарелка пустая

Она дышит

Сосок увлажняет слюной через купальник

Кусает

Оранжевые следы окружают цветением её сосок

Женщину взращивает

по обе стороны сада

по обе стороны розария стоят мальчики и говорят: я чувствую

держат кожу углов рта, это начало

я чувствую как впадаю, твои углы — говорит мальчик

девочка держит его потовые поры

розы розовые и белые и ещё коралловые

касаются чувствительными окончаниями своей решетки

сад насколько хватает глаз розовый

порт в порту, мальчик бежит и падает, рвётся кожа, штаны

роза ищет окончание крепления

брови снимает с петель, они падают

полотна впадают в пластинчатые мешки

девочка договаривается с выросшей женщиной:

смотри на меня, смотри, как я валюсь

роза сбивает петли и падает

поры впадают в брови

мешочки пустые

коралловые кишечные розы

винтовые змеи на лестнице в порту

мальчики догоняют женщину

просят станцевать им розу

капля из пор, обе стороны

мальчики разные и ещё одинаковые

жмутся в углы, зажимают рот до окончания крепления розового к белому плечу женщины

платье срывается белое, падает в порт

девочка трогает кожу бровей, чувствует

я чувствую, как углы рта в окончании

отожми мне каплю, капля падает

на пору девочки, на бровь, ей в нос

носки мокрые в порту

соски женщины в окончании крепления

мальчики падают

катятся в углы

сад впадает в неистовство

розе зажимает окончания

решётка чувствует портовые испарения

пластинчатые мешки взваливают на грудь мальчики из обоих углов

расходятся в стороны, как портовые капли

сандалии розовые, ремешки кишечные

розы кишат у подножия порта, покидая сад

решётка разжимается по обе стороны розария

мальчики сбегают

женщина розе

девочка в каплях чувствует

Дыбь прогресса и дыбь языка
Никита Сафонов

Илья Долгов, Лесная газета, Дивногорье, 2014

Название проекта воронежcкого художника, соучредителя Воронежского центра современного искусства Ильи Долгова «Лесная газета» заимствовано из сравнительно недавнего российского прошлого — название книги писателя Виталия Бианки знакомо нескольким поколениям.

Поверхностное погружение в биографию советского автора позволяет понять его примерный политический бэкграунд — который довольно примечателен. Швейцарско-немецкое происхождение («сын личного дворянина»), наличие прадеда — оперного певца, увлеченность орнитологией вместе с остро выраженной пассивностью гражданской позиции в характере сказались на его отношениях с властью. После бытия эсером, мобилизации в армию Колчака, откуда он дезертировал и скрывался под чужой фамилией, от партии он, помимо работы по музейной части и возможности преподавания, получил подозрительный взгляд и постоянные попытки наказания по всей строгости закона. Но приближенные к самым верхним элитам коллеги по литературной деятельности (Пешковы) стабильно выручали из бед.

«Лесная газета на каждый год» (1928), которая многократно переиздавалась при жизни автора, в формате газетных вырезок — фельетонов, хроник, объявлений и телеграмм — составляет календарь природы, в котором хор интонационно различных голосов сообщает читателю наблюдения за явлениями животного мира с присвоением звериным сообществам человеческой социальности.

Спустя почти столетие после публикации этой книги появляется ее обновленная версия. Точнее, реконцептуализация книги Бианки как художественного проекта. Указывая его место в истории искусств, Долгов опирается на предположение о том, что подобное художественное исследование (выраженное в языке), является «вехой» в том плане, что оформляет в логическую и связную структуру отношения цивилизации («техночеловеческих сил») и круговорота природных (то есть эволюционных) явлений. Подобные действия, по версии художника, должны осуществляться с достаточной периодичностью — нужно обновлять анализ логики взаимодействия человеческого знания с явлениями окружающего мира. «Что такое природа?» — главный вопрос всего предприятия.

Ответ на него, как говорит «записка о методологии» (выпуск № 1, декабрь 2013), получить конкретный нельзя. На это не способна математика (то есть, пользуясь определением Бадью, наука), которую как процедуру мысли можно использовать, но только в качестве инструмента и с «большой осторожностью». На это способен отшельник, вернувшийся в Древнюю Грецию с томом «Логико-философского трактата». Помимо логики, среди его навыков есть методы сбора наблюдений, зарисовок, фотонабросков, заметок, фрагментов воображения и сюрреалисткие практики «бессвязного чтения источников». Использование которых в любом количестве совершенно безопасно, в отличие от тотального научного дискурса.

Наиболее соблазнительные разрезы, как правило, прямы и стремятся к горизонту // Фрагмент выпуска № 2 «Разрезы»

Таким образом субъект этого проекта — отдалившийся от социума, пассивный в своем политическом самоопределении персонаж, имеющий прекрасную осведомленность о главенствующем в историческом периоде режиме описания. Режим описания — это совокупность способов построения заключений о наблюдаемых явлениях — будь то бомбардировка или плеск воды. Квентин Мейясу, как и весь спекулятивный реализм, критикует этот режим как корреляционистский (связывающий мышление с бытием без возможности рассматривать их по отдельности), доставшийся нам по наследству от Канта. В этих рамках доминантного положения нет возможности пробиться к самой природе, став ее равноправной частью. Действуя по всем правилам режима описания, абстрактный выпускающий редактор «Лесной газеты» оказывается вписан в некую миссию, которую он страстно пытается выполнить.

Именно ввиду своеобразного договора с этим режимом субъект Долгова — только на первый взгляд непонятный и жаждущий открытия новых горизонтов мысли анти-ученый, который желает переписать язык представлений о мире с ноля. При ближайшем рассмотрении он — никто иной, как агент режима описания, проделывающий важную операцию по консервации этого режима. И появляться он должен с некоторой частотой в разных эпохах, чтобы дополнить глобальный архив представлений о природном / техногенном.

Фрагмент выпуска № 3 «Осколки»

Новая «Лесная газета» издается в довольно активно развивающемся на данный момент медиа-формате. Точнее, сразу в двух. С одной стороны, это распространенный в сегодняшней художественной среде феномен — изысканное дополнение к стэйтменту. С другой стороны, он похож на эксперименты с репрезентацией в интернете — бесконечное количество исследований всего, чего угодно, посредством мультимедийного коллажирования. Как и в случае Бианки, в ход идут самые разные из доступных техник мультимедийного оформления.

Концепт в «Лесной газете» выстраивается постепенно, формально и строго делезиански. С помощью слов, обозначающих в повседневности знакомые явления (некоторые из которых вовсе не природные), постепенно выстраивается сложная система, которая позволяет слегка сместить привычный взгляд на мир. Как и в работе Бианки, в этом проекте используются все доступные на данный момент способы информационного архивирования. Используются они посредством перебора медиумов: рассказы, написанные нарочито простым языком; составленные атласы, предоставляющие богатый иллюстративный материал; интервью с экспертами; вполне убедительные примеры работы утверждаемой терминологии; домашние задания, помогающие читателю натренировать понимание системы; схемы; перечисления событий на манер созерцательных практик; письма читателей и прочие вариации.

Схема действия ловушки пустоши. Желтым выделено человеческое существо // Фрагмент выпуска № 5 «Пустошь»

Концепт газеты, с одной стороны, пытается прорваться к чистым отношениям с природой — таким, в которых человеческий взгляд является ее частью на тех же правах, что и древесный корень. Но сама конструкция этого исследования как архива предполагает наличие того, кто его собирает, как и того, кто изобретает внутри него новые, небывалые (казалось бы) связи.

Задается (с легкой руки) целый аппарат, с помощью которого процессы, происходящие в мире, могут быть описаны несколькими ключевыми феноменами. Есть «заросли» — термин, который является основным во всем концепте, это «базовая материя природы» (см. выпуск № 1, декабрь 2013). Заросль — универсалия, которая находится под воздействием. «Сгусток» является событием исчезновения заросли (выпуск № 4, июль 2014), а «пустошь» — «заросль, освободившая место и потерпевшая поражение» (выпуск № 5, октябрь 2014). Кстати, именно пустошь позволяет «говорить с природой наравне», то есть должна, по идее, позволить перестать смотреть на мир глазами корреляциониста. Субъект оказывается сближен с пустошью через постоянное ускользание (см. «ловушка пустоши») — две отталкивающиеся сущности бесконечно пытаются сблизиться. Ни человек, ни природа никогда не встретятся, они созданы для того, чтобы, притягиваясь, расходиться в разные стороны.

Фрагмент выпуска № 6 «Дыбь»

В последнем номере появляется еще одно измерение концепта — это «дыбь» — «след другой природы» (выпуск № 6, январь 2015). Пользуясь, по выражению Делеза, галлюцинаторным аппаратом Лейбница, можно определить эту другость природы как подтверждение включенности актуального мира (в котором все события «совозможны») в мир возможного (где даже несовозможные события могут спокойно сосуществовать). В итоге складывается абсолютно стройная картина: в мире актуальном имеются места (пространства), заросли (факты в витгенштейнианском изводе) и дыби (некие призрачные тени возможного). Логика трактата описывает механику этой картины, которую можно приложить и умело использовать в действии — где угодно.

Этот принципиальный шаблон годен в качестве методологии научного исследования: вполне себе можно представить математическую Теорию зарослей. В смысле анализа социально-политических процессов все указанные в издании термины при желании тоже применимы. Разные режимы мысли допускают его использование. Сам по себе концепт «Лесной газеты» — это дыбь прогресса, один из возможных, освобожденных до предела, его путей.

Но при всей потусторонности этой возможной линии прогресса, концепт этот так или иначе остается в рамках имеющегося режима описания. Все замечания и схематичные построения здесь есть происшествия языка, все они работают, так или иначе, с языком, который в этом случае и остается последней, нерасщепляемой сущностью, от постоянства которой нет никакой возможности избавиться. Все процессы будут выглядеть все равно знакомо, просто на другом языке — потому как все они заимствованы из лингвистической повседневности напрямую. Повседневность эта раздроблена, рассеяна в огромном количестве потоков информации, язык искажается, смешивая текстуальное и визуальное, множится в одинаковых вариациях. Любая попытка остранения неизбежно оказывается на службе режима описания, не нарушая его основных заветов. Познание «другого» природы останется только в смутной возможности, являя собой мечтательный логико-философский романтизм, постоянную ностальгию о несбывшемся (и уже, будто бы, невозможном) повороте в культуре мысли. Романтизм, который за собой скрывает сложную задачу — поднять дыбь языка и выйти на его пустошь.

Этой публикацией 2015 года с нами дружелюбно поделился журнал Aroundart.

На прогулке после дискотеки обнаруживаются новые свойства обоняния. Запах тела жертвы/объекта аффекта захватывает и тянет за собой на расстоянии двух — трёх метров с подветренной стороны. (Парфюмер, акула, тутовый шелкопряд). Запах танцев до четырёх утра в перемешку с запахом сладкого лесного ореха: преследовать, поймать, освежевать, слизать, как шоколадную пасту с ложки (четверть мировых урожаев лесных орехов уходит на производство нутеллы).
Кафе «один раз»: злое, опасное место, мертвому припарка. Место паломничества и мольбы, попытка поторговаться и урвать кусок.
смутные сигналы: нельзя, скоро, можно, снова нельзя, fort/da. чаще всего светофор совсем не работает — мигает желтым
жажда охлаждения
жажда охлаждения
Шейкер / пересборка. Попытка аффектированного припомнить, каким он был до [грома и] молнии аффекта.
Аффектарный глитч (сдувшийся после тяжелого прыгового дня bouncy castle). Утрата инвестиции, пятнышко на носу. Внезапный сбой в ткани аффекта, который приносит не облегчение, но разочарование — расставаться со своей наполненностью аффектированному не охота.
связь
Computer love — 2018, страсть по переписке: процитированный поцелуй, тайна и вызов.
Любовная удача (бросок шанса не отменяет костей).
Knife play: обнаружение другого у себя под кожей. Молодые (неопытные) вампиры.

пьеса-видо­образова­ние
Саша Пистолетова (Абакшина)

на поврежденном краешке планеты. поверхность земли больше не представляет собой замкнутое многообразие, сферу. она — выколотая окрестность. точки не заданы. они образуются касанием. касание возможно и только касание возможно. так и картографировать возможно лишь с помощью разрывов.

бегемот: Иду. Иду по пустыне, песчаной, каменистой, глинистой, снежной и бесснежной, сухой. Докачественное я. Нольмерное я. У меня еще нет значения/.

рыба: Хочу коснуться гладкого множества.

бегемот: Нахлынуло такое чувство, как будто мое тело — это бутылка Клейна. Нет внутри и нет снаружи.

буйволовый скворец : Внешность/внутренность. Твоя внешность похожа на внутренний орган, вроде на лёгкое..

мягкое множество: Неудачный пример.

рыба: Солнечный диск. Диск — это многообразие с краем.

польза: Меня нет, но на самом деле я спрятана. Я случайна. Я произвожусь подобно движению электрона: куда он метнётся? Как сюрприз.

симбиоз: А меня реально нет.

буйволовый скворец: Вижу гладкое множество.

бегемот: Мое тело — бутылка Клейна. Я приглашаю. Открывая свой рот, я приглашаю. Я приглашаю коснуться моей кожи, которая, когда я был эмбрионом, была внутри и затем вывернулась и укутала органы, обтянула все косточки. Коснувшись кожи, ты попадаешь в эпицентр. Каково будет твое значение?

буйволовый скворец: На меня распахивается атлас бегемотного тела. Я принимаю приглашение.

рыба: Я не согласна с Оксаной Тимофеевой, что трем блядям нечего делать в постели. Детерминизм сломан.

буйволовый скворец приземляется на брюшко бегемота вот так:

рыба: Помню, гладкое множество как бегемот пробегало по дну. Наша стая облепила его как бабочки в страшном сне. Мы, стая, вложили бегемота в пространство, сформированное нашими ртами. Мириады векторов. По касательной. По этим рассеченным векторами плоскостям могло произойти все что угодно или не произойти ничего. Но, согласно Кропоткину: бегемот дает нам пищу, а мы его очищаем от загрязнений. Взаимопомощь. Выживание. «Взаимопомощь (или, другими словами, сотрудничество), согласно П. Кропоткину— один из основополагающих факторов эволюции». Нет, П. Кропоткин, это всего лишь произвольно малая деформация.

бегемот: Дизъюнктивное объединение.

буйволовый скворец: Рабочий-теоретик.

Акт второй
место действия и действующие лица те же

бегемот: В сформированном нами векторном поле я учреждаюсь как Бегемот.

буйволовый скворец: Только лишь по касательной я учреждаюсь как буйволовый Скворец.

рыба: Нет бесконечной идентичности. Сейчас на ваших глазах происходит видообразование.

буйволовый скворец (проколов шкурку бегемота и достав оттуда вросшего накрепко жучка, идет кровь): При касании после видообразования/учреждения происходит расслоение векторного пространства. Это приводит к обмену перспективами.

бегемот: Хочу заметить, что это вложение или наложение лишь некоторых аспектов на карте. И ни в коем случает это не перенос (внутрь, например) состояний.

рыба: Обмен перспективами это как обмен глазом. Буйволовый скворец узнает себя как бегемота, бегемот узнает себя как буйволовый скворец. Когда принято приглашение наружу.

польза: Я могу немного прояснить про пользу как необходимость. Почему нам полезны/необходимы разрывы? Для того чтобы кроить атласы, тела-карты. Ведь все мы знаем, что не можем получить цельный атлас мира, сферы. Для этого необходимо разрезать сферу. Так и производя по касательной коллективность, мы соприкасаемся атласами тел, формируя общие окрестности и векторные пространства.

бегемот: Я не узнаю себя.

буйволовый скворец: Я отличен от самого себя.

бегемот: Я активированный бегемот с точкой зрения скворца.

буйволовый скворец: В моем теле сейчас присутствует точка зрения бегемота. Она агентирует меня. Различия соблюдены.

бегемот: Какие приятные различия. Наша точка касания — это точки зрения. Отсюда вывод: симулякров не существует.

симбиоз: Да что ж такое!

бегемот и буйволовый скворец (хором): Я отклеиваюсь от тебя, гладкое множество. И пусть кто-то попробует указать на меня пальцем. Я сорву с него маску врожденного.

рыба: молодцы!

ЛГ
выпуск 10 — сентябрь 2018
Не пропустите новый выпуск — вступите в сообщество или подпишитесь на рассылку: FB VK T Рассылка
Расскажите о Лесной газете друзьям:
Предыдущий выпуск
Следующий выпуск
X

Подпишитесь на рассылку Лесной газеты: