Анастасия Кайнеанунг
Место в голове, напоми­нающее о важном

Посвящаю Пете Псимулину

Сон 1.

Я оказываюсь в родном городе и должна провести здесь несколько дней. Я сажусь на корточки у морского берега и трогаю воду, собираю в ладонь гладкие блестящие камни; они высыхают и становятся уже не такими блестящими. Вода ярко-бирюзовая, какой в действительности, наверное, не бывает. Я разговариваю с морем движениями ладоней.

Никогда не могла понять, откуда я на самом деле родом. В моём загранпаспорте в качестве места рождения записана одна страна, а во внутреннем паспорте — другая. Мы жили сначала в одном городе, потом в другом, теперь я живу в Москве — уже 16 лет, и мне часто кажется, что я провела здесь всю свою жизнь. Но иногда — летом особенно — я совершенно случайно, проходя по своим делам, то и дело натыкаюсь на разные маячки, сигналы, подсказки, указатели: падающий определённым образом луч света, особый запах или вкус, архитектурная форма и ощущение от неё, знакомое растение или предмет; они отчаянно указывают на близость к чему-то скрытому и настоящему, к какому-то важному месту, куда я на самом деле стремлюсь и куда мечтаю вернуться. Они говорят: вот здесь, за поворотом! остановись! прислушайся! но луч света скрывается за тучей, запах растворяется в воздухе, архитектурная форма с другого ракурса — когда приблизишься — становится неузнаваемой. Как будто какая-то реальность пытается пробиться ко мне сквозь эту, другую; и, не сумев, посылает мне знаки оттуда, посылает приветы в виде встреч с растениями, знакомых запахов, неуловимых ощущений.

Пожалуй, я оказываюсь там по-настоящему лишь во сне.

Сон 2.

Я выхожу из подъезда и неожиданно узнаю дома вокруг и дорогу, по которой иду. Меня окружают знакомые рекламные вывески с выцветшими буквами. Я иду дальше и уже знаю, что сейчас увижу, но боюсь поверить; но вот вижу. Да, это правда: я дома.

Я родилась в крошечном городе на побережье моря. Этот город был известен тем, что там планировали построить атомную электростанцию. Каждому, кто приезжал на строительство, давали квартиру. Так мои бабушка и дедушка оказались там. Моя мама училась в художественном училище, и когда ей пришло время рожать, она поехала к ним. Так всё и случилось.

Строительство атомной электростанции свернули после того, как случился Чернобыль. А город остался, и квартира осталась. Мы приезжали туда каждое лето. Из окна были видны развалины заброшенной больницы и небольшая полоска леса. Росла черешня и шелковица. По ночам в кромешной тьме за окном пели цикады, и бабушка в длинной ночной рубашке зажигала спираль от комаров.

Днём мы ходили на море, каждый раз одной и той же дорогой: мимо общежитий, почты, хлебного ларька, местного дома культуры, вдоль рынка, приветствуя знакомую продавщицу Лидию Ивановну. Она в ответ на приветствия одаривала нас фотоплёнкой и чем-то ещё из своих товаров. Мимо дома быта и школьного стадиона, мимо огромной каменной глыбы, лежавшей во дворе дома номер — сейчас не вспомню, через дорогу, вдоль камышей и заброшенного летнего кинотеатра, вдоль зарослей дерева «лох серебристый» и неведомых колючек, на наше привычное место под деревом.

Я помню эту дорогу. Я могу полностью воспроизвести её у себя в голове. Я каждый раз иду этой дорогой во сне.

Сон 3.

Я попадаю в свой родной город. Каждый раз это всё более и более реально, это самые реальные сны, которые я вижу. Я знаю, что всё вокруг абсолютно настоящее, даже злюсь, задевая рукой вершины соцветий: слишком реально и слишком скучно. Вот я здесь, куда пойдём? Я иду к морю, Всё, всё реально: песок под ногами, растения вокруг. Ты так долго хотела этого, видела это во сне, и вот наконец это не сон.

Я хочу сейчас вспомнить и восстановить у себя в голове каждую деталь, каждую мелочь, чтобы карта этого города вновь встала у меня перед глазами. Соляные озёра с одной стороны, заброшенная больница и леса с другой. Пустующая надломленная пятиэтажка с третьей; её спроектировали неправильно, поставив на холмах, и, реагируя на сейсмические колебания, она дала трещину, прежде чем в неё успели заселиться люди. Так и осталась стоять. Там же: пекарня, качели. Холмы, всюду степь, холмы, камни с рыжими и серыми лишайниками. Фиолетовый бессмертник, ковыль (рвать нельзя: плохая примета). Праздник: бог знает как обнаруженный в степи дикий тюльпан. Тонкий запах чабреца, прочие травы. Школьный стадион, заброшенная теплица, развалины летнего кинотеатра. Пустые пространства, очень много пустых пронзённых лучами света пространств. Невзрачный памятник советским солдатам, к которому принесли с бабушкой огромный букет диких цветов. Силуэт каменной беседки на скалах у моря. Выгоревшие поля в закате.

В моих бумагах лежит набросок карты нашего двора: большой прямоугольник, размеченный точками с надписями. Надписей достаточно, остальное достраивается по памяти. Наш двор был гигантским, вокруг него стояло пять домов, если не больше, и в детстве это было равнозначно вселенной. Вот некоторые отмеченные моей рукой локации:

Грецкий орех
Миндальное дерево
Развешенное бельё
Дом 14
Место уединения
Сад камней
Акация
Глухая тропинка
Общежитие 3
Неизвестное дерево

Неизвестное, но всё равно любимое. В этой реальности каждое дерево получает своё имя и обозначение на карте, дома соседствуют с не менее важными объектами — площадкой для развешивания белья, тропинкой; грудой камней, оставшихся от строительства, которые зачем-то вывалили посреди двора; небольшой площадкой для выступлений, от которой остался один каменный бордюр, напоминающий фундаменты античных построек и заросший внутри молодыми тополями.

Важно всё. Даже кошкин след, навсегда оставшийся в асфальте возле дома.

Сон 4.

Я сижу в синем платье на лавочке у подъезда под шелковицей и грецким орехом. Подъезд тоже синий, и всё вокруг такое нежное, как засвеченная плёнка. Я приехала домой; некому открыть мне дверь, потому что мы здесь уже не живём, телефон не ловит ни одну сеть, но мне до этого совершенно нет дела. Мимо меня ходят люди, которых я не видела тысячу лет, и я их узнаю.

Я сказала: руины. Руины окружали меня повсюду — из окна дома, по дороге к морю, в других местах. Та самая сцена-площадка во дворе, от которой остался фундамент, развалины больницы, заброшенный кинотеатр, в который всегда так хотелось заглянуть, но было нельзя, пятиэтажка-призрак на окраине города. Краснокирпичная беседка на берегу моря, которую повторяли в своих пейзажах все местные неумелые художники, тоже была как руины: полуразрушенные окна, разбитые ступеньки. Настоящие руины были чуть подальше от города, где когда-то находились поселения древних греков. От их домов сохранились уже настоящие фундаменты, а под скалами лежали черепки античной глиняной посуды, иногда с остатками простейшей росписи: из них в ходе раскопок не сумели собрать целые сосуды и оставили лежать просто так, в ожидании туристов и путешественников, которые разберут их на сувениры.

Этот город играл в античность как умел.

Да, я так и запомнила, что я родом из собственной игрушечной Эллады. Боги и герои Древней Греции окружали меня в книгах, которые я носила с собой читать на море. Рядом со мной шумело море, песок залетал между страниц, а Ясон ходил в Колхиду за золотым руном, а Афина ударяла копьём, и появлялось чудесное дерево, прямо как то, под которым мы сидели на расстеленном покрывале, и другие такие же вокруг нас, эти деревья с серебряной листвой и нежно-золотыми цветами, серо-голубые, как море в непогоду. Уже потом оказалось, что это дерево — не выращенная Афиной маслина, а её родственник, под удивительным названием «лох серебристый».

Но какая разница. Я навсегда родом из моей собственной детской античности.

Сон 5.

Я оказываюсь в родном городе. Как всегда, на этот раз это точно не сон, всё по-настоящему. Я иду дорогой от рынка к морю, трогаю травы, чувствую и узнаю запахи, они все очень реальные, я точно помню, что всё это уже со мной было. Но то ли я устала, то ли что-то идёт не так: я понимаю, что я должна радоваться, но вместо этого я почти ничего не чувствую.

Последний раз мы были в этом городе, когда мне было 14 лет. Сейчас, когда я пишу это, мне 28. Значит, уже 14 лет мы там не были.

За это время я узнала многое. Что можно выйти в поле и почувствовать себя одиноко, потому что растения не похожи на те, что были дома. Они другие. Что есть водоёмы, похожие на море, но это только обман, иллюзия: они не пахнут солью, водорослями, немного разложением — всем, чем пахнет море. Чем пахнет дом. Они пахнут обычной пресной водой.

А мне был нужен запах моего моря и запах всех растений, к которым я привыкла.

За это время я прожила совсем другую жизнь и продолжаю жить ею. Её наполнили другие места, связанные с самыми разными впечатлениями. Воспоминания накладываются на локации, перекрывают друг друга и проступают одно через другое, образуя какую-то собственную, глубоко личную карту местности. Но, спрятанное где-то глубоко внутри меня, продолжает жить другое пространство, в котором время полностью остановилось. Оно по-прежнему разворачивается в моих снах.

Иногда я открываю Google Maps и начинаю блуждать по своему городу сквозь нелепые склейки панорам. Я узнаю и не узнаю. Старые, привычные локации меняются до неузнаваемости, появляются новые. Рухнувшую несколько лет назад полуразрушенную беседку на скалах заменили на другую, бетонную. Сгорел рынок, где работала Лидия Ивановна. Исчезли некоторые деревья, погибшие от заморозков. Возможно, сейчас вместо них уже какие-то другие. Всё это тоже похоже на сон, в котором внезапно искажается пространство, и перестаёшь узнавать привычные места.

В моей голове никак не могут соединиться две виртуальные картинки: то, что я вижу перед собой сейчас, на экране компьютера, и то, что живёт в моих воспоминаниях. Даже наложившись каким-то чудом друг на друга, они не смогут вместе дать объёмную реальность. Возможно, что и к лучшему.

Сон 6.

Я оказываюсь в родном городе, иду вдоль берега обычным маршрутом детства: к каменной беседке на скалах. Беседка стоит нетронутая, хотя на самом деле рухнула несколько лет назад. Я поднимаюсь, привычный детский страх: соскользнуть со скал вниз на острые камни. Море очень яркого цвета, почти гипернасыщенное, и на этот раз я вижу его не во сне, по-настоящему. Я достаю телефон, чтобы сделать несколько снимков и послать друзьям, но телефон разбит, тачскрин не реагирует. Стеклянный экран осыпается, тает на глазах, и я не могу сделать фотографию.

Бог знает сколько раз я начинала писать этот текст у себя в голове. Ни один текст всё равно не опишет того, что я хочу здесь передать, и мне совершенно не нравится то, что получается в результате. Должно быть лучше, точнее — но как точнее, если я и сама не помню точно? Когда я вижу виртуальные панорамы моего города, я вижу потрескавшийся асфальт, выцветшие стены домов. Я ничего этого не помню, всё это было не важно, не имело значения. Значение имели: растения и то, как они живут; как муравей в траве тащит веточку, как грозные осы кружатся над раздавленными ягодами шелковицы на асфальте. Как цветёт миндаль и абрикос, как богомол таится в своём зелёном укрытии, как расставляет свои сети пчелиный паук. Как кузнечик расправляет своё нежно-голубое или ярко-розовое крыло и взлетает вверх. Как море выносит в прибрежную полосу свои сокровища, как скрывается в его водах внутри невидимый гребневик. Как море покачивается в своих берегах, будто в песчаных ладонях, как глубоко оно дышит, как море и небо по очереди меняют свой цвет. Как раскалённое солнце падает на закате прямо в солёную воду и медленно остывает. Вот что имело значение. Вот на что была настроена оптика. Всё остальное расплывается в тумане, как только я пытаюсь хоть что-то вспомнить отчётливо. Как будто в одних местах яркость и резкость были подкручены до максимума, в других — выкручены по нулям.

Мой город — это не место на карте. Мой город — это то, что я вижу, прокручивая перед собой картинки в своём мысленном стереоскопе. Как и в детстве, это невероятно яркие и объёмные изображения. И чем более они объёмные и близкие, тем более недоступные. За это стёклышко мне уже никогда не проникнуть. Но, даже оставаясь недоступными, они всё равно продолжают жить внутри меня.

Сон 7.

Мы с другом находимся в моём родном городе. Мы идём к морскому берегу, и я понимаю, что это именно тот пейзаж моего города, который я хотела ему показать. Прошу подержать мои вещи, опускаюсь на колени и с распростёртыми руками медленно падаю лицом в воду, как бы обнимая. Как всегда и хотела. Ощущение воды и того, что на этот раз всё по-настоящему, не сон.

Я боюсь оглядываться на тебя, мой город, чтобы ты весь не превратился в соляное озеро. Я боюсь возвращаться, чтобы мои воспоминания о тебе не заместились другими, чтобы все мои сокровища не превратились в обломки. Мой город — это не место на карте. Мой город — это горсть гладких камешков у меня в руке, песок между страницами любимых книг, запах чабреца и других трав, которые не знаю по имени, но каждую узнаю в лицо. Мой город — это моя личная Эллада, от которой не так много осталось, но которая продолжает жить незримо, проступать через мою повседневную жизнь, отражаться в осколках реальности, подавать мне сигналы и знаки, которым я всегда спешу навстречу. Мой город за помутневшим стёклышком, и чем оно мутнее, тем он становится прекраснее. Другого мне и не нужно.

В «Словаре терминов московской концептуальной школы» в самом конце упоминается место, где я родилась. Объяснение термину даётся такое: «Место в голове, напоминающее о важном». Что ещё к этому можно добавить? Пожалуй, всё, что я здесь пишу, можно было бы просто-напросто свести к этому определению.

Я вспоминаю тебя, Афина, и то, как ты появилась в моей жизни, через все её странные повороты и проблески. Я вспоминаю твои глаза лучшего на земле цвета, цвета волнующегося моря, цвета серебряной листвы дерева «лох серебристый». Перед своим внутренним взором я вижу, как ты идёшь босиком по траве, через выгоревшие поля, мимо заброшенного летнего кинотеатра. Там, где ты ступаешь, вырастает лиловый бессмертник, вырастает чабрец и полынь. Я иду за тобой, боюсь наступить на осу, боюсь наступить на осколок острого стекла. Ты ведёшь меня знакомыми тропинками, мимо девочек из нашего двора, расстеливших покрывало и продающих бисерные браслеты, которые они прямо здесь же и плетут. Ты ведёшь меня к морю. Здесь, стоя лицом к солнцу, я наконец чувствую себя дома. Я хочу упасть и обнять эту землю, обнять это море руками. Когда-нибудь я вернусь сюда по-настоящему. Когда-нибудь, может быть, уже не в этой жизни, я вернусь домой.

Мой город — это место в голове, напоминающее о важном.